Шла как-то раз моя тетка по улице. Встретила Зощенко.
Для писателя уже наступили тяжелые времена.
Зощенко, отвернувшись, быстро прошел мимо.
– Отчего вы со мной не поздоровались?
– Извините, я помогаю друзьям не здороваться со мной.
Сергей Довлатов. «Соло на ундервуде» («Записные книжки)
«Лучше всего, батенька, возьмите томик Зощенко.
Может быть, вам покажется простовато, этак по-пролетарски.
Но смешно! Этот Зощенко – большой весельчак».
«Доктор, – грустно вздохнул ипохондрик. – Я и есть Зощенко».
Быль
Большинству неискушенных читателей Михаил Михайлович Зощенко известен прежде всего как мастер короткого бытового рассказа или фельетонист (наиболее, кстати, востребованный специалист, по мнению Сергея Довлатова), в то время как жизнь самого писателя напоминала скорее эпический роман о многих томах.
Коренной петербуржец Зощенко родился 9 августа 1984 года в творческой дворянской семье. Отец – живописец, мать – литератор… Гимназические годы, один курс в университете, работа на железной дороге, перспективы сделать карьеру на транспорте, вернуться к учебе или сделаться писателем. По случайному совпадению подобные вопросы занимали и его почти ровесника: примерно в это же время кондуктором, но не железнодорожным, а трамвайным, и не на Кавказе, а в тогдашней столице, подрабатывал Константин Паустовский. Оба сделали правильный выбор…
Решать не пришлось: август 14-го года и начало Первой мировой войны обернулись для Зощенко тремя годами на передовой, россыпью боевых наград и израненным, покалеченным телом.
Но и это было только начало. «Мирная» жизнь то возносила молодого еще человека до номенклатурных высот, то низводила (фактически!) до уровня сапожника. Присутствовал в ней и такой совсем уж невообразимый эпизод, как должность штатного животновода. Забавно, но Зощенко был не первым юмористом, который подвизался по сельскохозяйственной части. Скромный американец Марк Твен редактировал сельскохозяйственную газету, а чех Ярослав Гашек вовсю упражнялся в неестественной селекции, будучи главным редактором журнала «Мир животных».
Свою войну Михаил Михайлович закончил только в 1919 году, уже в Красной армии…
В начале 20-х годов в отечественную литературу ворвалась целая плеяда молодых, но богатых жизненным опытом и впечатлениями будущих классиков советской литературы. Современной российской, впрочем, тоже… В столицы съехались Бабель, Ильф, Петров, Булгаков. Громкие все имена! Но даже в их ряду Зощенко занимал особое место. В истории советской был период, когда Михаил Михайлович стал самым издаваемым и читаемым автором. Действительно читаемым, а не просто издаваемым огромными тиражами.
Зощенко не только создал своего собственного героя, но и наделил его неповторимой манерой речи, реакции. Персонажи писателя – мелкие совслужащие, мещане и мещанки, недалекие, зачастую жуликоватые, но какие-то странно обаятельные. Бытовые сюжеты не блещут глубиной и разнообразием, конфликты мелки, но жизненны. А вот сам герой Зощенко никогда не существовал. Точнее, не выражался таким образом. Автор одарил его интонациями и оборотами, которые «больше, чем в жизни». Чуть позднее у Довлатова получилось так описать своих родственников, что они сразу становились близкими, с ними хотелось дружить и общаться. Хотя в действительности это зачастую были очень даже малоинтересные личности.
Главное, что удалось в своих рассказах достичь Зощенко – это создать невероятно узнаваемый и доступный к репликации стиль. Обычный рассказ с характерными словечками, оборотами, вводными – «Я, братцы мои» («Аристократка»), «Я всегда симпатизировал центральным убеждениям» («Прелести культуры»), «дозвольте о нем рассказать» («Хиромантия»), «Ничего себе живут. Стараются» («Много ли человеку нужно»), «И очень даже просто, товарищи» («Землетрясение») – всегда безошибочно атрибутируется. И самому хочется рассказать о событиях дня в такой вот манере. С каким еще писателем это сработает?
Проза Зощенко еще и невероятно сценична, рассказы так и просятся к постановке, декламации, разыгрыванию по ролям. Рассказчику (актеру) есть где развернуться: когда поерничать, пожеманничать, когда притворно ужаснуться или неестественно обрадоваться...
Но Зощенко так и остался чужаком для новой власти. По отдельности его рассказы и фельетоны вроде бы принимались, но что-то уж слишком много их становилось, слишком не похожи были их герои на правильного пролетария. Да и сюжеты стали казаться какими-то не очень масштабными. Подумать только, пока другие писатели отражают бурную действительность эпохи перемен, где запускаются домны и колосятся нивы, а класс-гегемон не говорит, а вещает лозунгами, у Зощенко кто-то отсталый пирожные цапает. Да и фельетоны… Не зря считалось, что авторы их ходили по тонкому льду, балансировали между необходимостью бичевать пороки и в то же время не замечать тенденции. Зощенко, очевидно, был подвержен «излишней склонности к обобщениям». Может, и неосознанно… Но бдительные товарищи заметили.
Среди писателей тех лет бытовало мнение, что Зощенко не стоило переходить к большим формам. А он перешел, в автобиографической повести «Перед восходом солнца». Михаил Михайлович в достойной компании с Анной Андреевной Ахматовой удостоился персональной ненависти всесильного Жданова, разглядевшем в гении «подлую и низкую душонку». На полях Первой мировой войны противник травил будущего писателя газами, пришло время, когда травить стали «друзья» в печати. И это тоже было больно.
Последовали опала и случайные заработки. Но и там талант нашел себя. Так, благодаря Зощенко мы познакомились с книгами Майю Лассилы. «Что ж, либретто так либретто», вздохнул когда-то опальный Булгаков, поступая на работу в театр либреттистом. Зощенко же стал переводчиком...
Проза Зощенко ничуть не устарела, и сюжеты его – вот они, рядом…
Автор: Александр Сергеевич Вальков,
ведущий библиотекарь МГОУНБ