…какими Голиафами я зачат –
такой большой
и такой ненужный?
В. Маяковский. «Себе, любимому, посвящает эти строки автор», 1916
Певец площадных чудес –
Здорово, гордец чумазый...
М. Цветаева. «Маяковскому», 1921
О Владимире Маяковском, первом поэте Советской страны, с неистовой силой воспевшем Революцию, – предвзятое мнение со школьной скамьи. А если прочитать Маяковского заново, как читают незнакомого поэта, одно стихотворение за другим, чтобы возникло единство Текста: поэт – поэзия – судьба?
Самые ранние его стихи датированы 1913 годом. Первое впечатление от поэзии двадцатилетнего Маяковского неоднозначно. Он, бесспорно, талантлив. Озадачивает лишь многократное использование «кровавых» образов и лексики, призывов к насилию. Или это просто поэтические символы? Способ самоутверждения поэта-романтика, бунтаря, певца улицы? Один против всех:
А если сегодня мне, грубому гунну,
Кривляться перед вами не захочется – и вот
Я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
Я – бесценных слов транжир и мот.(«Нате», 1913)
Самомнение зашкаливает, но миру нет никакого дела до поэта:
Вошел к парикмахеру, сказал – спокойный:
«Будьте добры, причешите мне уши».
Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
лицо вытянулось, как у груши.
«Сумасшедший!
Рыжий!»…(«Ничего не понимают», 1913)
Ничего не понимают, не признают, не любят – невыносимо обидно:
Кричу кирпичу,
слов исступленных вонзаю кинжал
в неба распухшего мякоть:
«Солнце!
Отец мой!
Сжалься хоть ты и не мучай!(«Я. Гл. 4. Несколько слов обо мне самом», 1913)
Отдельный разговор – цикл стихотворений, написанный в 1914–15-м («Война объявлена», «Вам!», «Мама и убитый немцами вечер»): неприятие Маяковским Первой мировой войны, мира, в его представлении, изжившего себя.
Юный поэт – гремучая смесь неизжитых подростковых комплексов и обид, марксистских воззрений на уровне ликбеза, богоборчества, футуристического эпатажа – не сомневается в своем таланте:
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
(«А все-таки», 1914)
От обиды к ненависти, от ненависти к мести – таков молодой Маяковский. Ненависти к сытым и наглым «хозяевам жизни», к толпе, не желающей перемен, к женщинам, не отвечающим взаимностью на его любовь. Певец жалобы и мести.
Око за око!
Святая месть моя!
Опять
над уличной пылью
ступенями строк ввысь поведи!
До края полное сердца
вылью
в исповеди!
(«Ко всему»,1916)
Но исповедь плохо сочетается с местью, а лирика – с грубостью. («Меня спросили – как я могу сочетать лирику и большую грубость»). Может быть, это просто эпатаж, стремление обозначить себя как поэта-футуриста, ниспровергателя старого мира?
Мокрая, будто ее облизали,
толпа.
Прокисший воздух плесенью веет.
Эй!
Россия,
нельзя ли
чего поновее?
И обращаясь к грядущему Человеку:
Возьми и небо заново вышей,
Новые звезды придумай и выставь...
(«Эй!», 1916)
И тут же – нежность, доброе отношение к незащищенным и обиженным, искренняя боль от неразделенной любви («Послушайте!», «Скрипка и немножко нервно», «Лиличка!»...) Поэт-провозвестник новой жизни и сам нуждался в любви и добром слове:
Слушайте ж:
все, чем владеет моя душа…
и самое мое бессмертие…
все это – хотите? –
сейчас отдам
за одно только слово
ласковое,
человечье.
(«Дешевая распродажа», 1916)
Не все просто с поэтом, в детстве прочитавшим «Дон Кихота» Сервантеса («Вот это книга! Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее»), обостренно, как подросток, переживающим отдельность от других.
Вот иду я,
заморский страус,
в перьях строф, размеров и рифм.
Спрятать голову, глупый, стараюсь,
в оперенье звенящее врыв…
(«России», 1916)
Любовная лирика Маяковского трагична. Он сделал все, чтобы его личная жизнь стала общественным достоянием. Лирический герой его поэзии – это всегда сам поэт. В стихотворениях, посвященных Лиле Брик – страсть, обида, ревность, отчаяние и полное подчинение женщине (недаром в любовных записках к Брик Маяковский называл себя «щеней»):
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
(«Лиличка!», 1916)
Марина Цветаева сказала о Маяковском: «первый в мире поэт масс». Поэт масс – это не только поэт для масс, но поэт, в концентрированном виде отразивший мироощущение масс, толпы, площадей. Не отсюда ли противоречивость Маяковского? О нем нет и не может быть однозначного представления. У каждого из нас – свой поэт, грозный, как «грубый гунн», или нежный, как «облако в штанах», призывающий к «святой мести» и не принявший жестокости Первой мировой войны… Через века – его крик к нам, потомкам:
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот – я,
весь
боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
(«Ко всему», 1916)
Автор: Татьяна Юрьевна Иванова, главный библиотекарь МГОУНБ